Евгений Берсье 1831-1889
Мы имеем великую радость и утешение в любви твоей; потому что тобою, брат, успокоены сердца святых. Посему, имея великое во Христе дерзновение приказывать тебе, что должно, по любви лучше прошу, не иной кто, как я, Павел старец, а теперь и узник Иисуса Христа; прошу тебя о сыне моем Онисиме, которого родил я в узах моих.
Он был некогда негоден для тебя, а теперь годен тебе и мне; я возвращаю его. Ты же прими его, как мое сердце. Я хотел при себе удержать его, дабы он вместо тебя послужил мне в узах за благовествование, но без твоего согласия ничего не хотел сделать, чтобы доброе дело твое было не вынужденно, а добровольно. Ибо, может быть, он для того на время отлучился, чтобы тебе принять его навсегда, не как уже раба, но выше раба, брата возлюбленного, особенно мне, а тем больше тебе, и по плоти и в Господе. Итак, если ты имеешь общение со мною, то прими его, как меня. Если же он чем обидел тебя или должен, считай это на мне. Я, Павел, написал моею рукою: я заплачу; не говорю тебе о том, что ты и самим собою мне должен. Так, брат, дай мне воспользоваться от тебя в Господе; успокой мое сердце в Господе. Надеясь на послушание твое, я написал к тебе, зная, что ты сделаешь и более, нежели говорю. (Флм. 1:7-21)
Проникать в тайны великих людей – для историка непростая задача. Вот, например, писатель, получивший от Бога самые чудные дары и проникающий в глубину души читателя. После его смерти вам в руки случайно попадает его дневник. Ах, не читайте его, если хотите сохранить в целости свое восторженное воспоминание о писателе! Ибо окажется, что тщеславие точило этого художника слова, и в то время, когда его красноречие возносило вас к небу, душа его терзалась невероятной завистью, мелочной борьбой и жалкими расчетами, которые способны только смутить и разочаровать вас. Этот глубокий ум, витавший, на первый взгляд, в светлой области вдохновения, был поглощен на земле мелочным самолюбием и недостойным соперничеством. Чтобы избежать подобных ошибочных заключений о людях, нужно остерегаться судить о них по первому впечатлению. Хотите вы иметь верное суждение о человеке, узнать, достоин ли он вашего доверия? Не рассматривайте его только в обществе, потому что если он на глазах всех хорошо исполняет дело, то зачастую потому, что ему нужно бывает выдержать свою роль перед другими. Вы гораздо больше его узнаете, если заглянете в его внутреннюю, домашнюю жизнь, если проследите хоть за одним его действием, совершенным вне постороннего наблюдения.
Сии размышления внушены мне только что взятым мною текстом послания святого апостола Павла к Филимону. В этих строках, написанных как бы мимоходом, Павел является не апостолом язычников, не богословом или основателем многочисленных церквей в Азии и Европе, а простым человеком, пишущим письмо к одному из своих друзей. Здесь нам представляется отличный случай наблюдать за характером Павла с той внутренней стороны, о которой мы только что говорили и которая исключает возможность делать что-либо для вида, а представляет человека в его настоящем, истинном свете.
В темной римской тюрьме встретились однажды два пленника. Один из них был Павел, римский гражданин, чье слово возбуждало и волновало Азию и Европу, который пришел в столицу мира оправдываться перед трибуналом Цезаря по обвинению в поднятии фанатизма своих соотечественников. Другой был язычник, раб, по имени Онисим, который, обманув своего господина, бежал и скрылся в огромном городе, где его, однако, схватили. Павел обратил этого невольника в христианскую веру, а когда двери тюрьмы перед ним раскрылись, то апостол, оставшийся в тюрьме, отправил Онисима к его господину Филимому со своим письмом, о котором я уже говорил вам. Такой факт может показаться вам весьма обычным, естественным, но вдумавшись в него, вы измените свое мнение.
Знаете ли вы, чем был тогда раб? Прислушаемся к мнению людей того времени. Живший за тридцать лет до Рождества Христова ученый римлянин по имени Варрон, разделял сельскохозяйственные орудия на три категории: орудия немые – соха и борона, орудия, издающие бессмысленные звуки – рабочий скот, и орудия говорящие – рабы. Задолго до него великий Аристотель восклицал: «Как можно любить невольников? Можно ли чувствовать привязанность к подлым орудиям?». Само собою разумеется, что рабы могли быть проданными, подаренными, унаследованными. В старости же их выбрасывали на какой-нибудь остров Тибра, где они умирали в большинстве случаев от голода. Римские законы, этот образчик справедливости древнего мира, налагали одинаковое наказание за убиение как чужого раба, так и чужой скотины. Если же раб убивал своего господина, то все его товарищи по работе должны были подвергнуться одинаковой пытке вместе с виновным. …Один римлянин был на охоте. Он уже приготовился убить дикого вепря, как вдруг стрела, пущенная одним из его рабов, предупредила его удар. Взбешенный этим господин велел распять своего раб, а Цицерон, это светило древности, передавая нам этот случай с достоверностью очевидца, спрашивает еще: «Не найдут ли другие поступок этого римлянина немного суровым?». Тот же самый Цицерон в другом случае конфузится, что почувствовал некоторое сожаление при потере одного своего старого раба. Во все времена господа имели право жизни и смерти над рабами, и часто заставляли их умирать просто для развлечения своих гостей. Некоторые мудрецы, правда, советовали сдерживать удары, наносимые рабам, но советовали не из жалости, а чтобы надольше хватало рабов. Наконец, презрение к рабам было такое, что через пять столетий после Рождества Христова философ Макробий писал, что «истинный мудрец бесчестит себя разговором с рабом».
Итак, Павел очутился в Римской тюрьме с одним из этих отверженных. Вы знаете, каков был характер апостола Павла до обращения? Он был фарисей и сын фарисея, вспыльчивый и жестокий. В первый раз о нем говорится в Священном Писании по поводу смерти Стефана. Будучи, может быть, еще слишком молодым, чтобы стать его палачом, он стерег верхнюю одежду тех, которые побивали Стефана камнями. И вот теперь бежавший раб и бывший фарисей встречаются. О чем, казалось бы, они могут беседовать? Представьте себе, этот бывший жестокий фарисей почувствовал к презренному рабу, которого никто тогда не удостаивал и взглядом, необыкновенное сострадание и озабоченность его судьбой. Этот фарисей открыл бессмертную душу в существе забитом и подавленном всеобщим презрением; он его научил и приготовил для царства небесного, он полюбил этого раба до такой степени, что называл его своим братом, сыном своим родным и, как будто всего этого было еще мало, другим своим «я». Вы не хотите чудес! Объясните же мне, откуда взялась эта чудная сила, которая вдруг родила любовь к рабу в душе одного из иудеев, которых даже столь беспристрастный историк, как Тацит, называл врагами всего рода человеческого? Мы христиане, и потому знаем, что это сделал Господь наш Иисус Христос, искупивший Своею кровью и фарисеев и рабов, и призвавший всех к одному и тому же небу. Мы знаем, что Иисус Христос сделал их исповедниками одной и той же веры, одной и той же надежды, заставил их вместе преклониться пред общим небесным благословением в этой тюрьме, превращенной ими в святыню алтаря.
Встань, Онисим, возьми свои оковы и иди, если нужно еще служить и страдать. Ты несешь в своем сердце воспоминания, которых ничто не изгладит!.. Здесь, на земле, нашелся человек, который назвал тебя братом и возродил для вечной жизни. Нашлось сердце, которое билось рядом с твоим никем и ничем не согретым сердцем. Иди и объяви необычайную любовь миру, который этого не знает, иди и покажи погруженным в рабство плоти свою душу, свободную от порока и греха; иди, бедный раб, исполнять великое назначение, которое тебя ожидает.
Вот каким образом, братья, было восстановлено достоинство человека, доселе всеми презираемого! Достаточно ли этого? Нет, потому что апостол Павел не только сделал из этого раба человека, но и посредством другого чуда вселил в него любящее сердце… Он научил этого раба любить своего господина. Из всех побед самая необыкновенная та, чтобы научить раба не только служить своему господину, но и любить его, исполнять его волю не страха ради, а из любви… Конечно, это вас удивляет и, может быть, смущает! Вы предпочли бы, чтобы Павел, восстановляя нравственную свободу раба, вселил в него мятежный дух? По вашему мнению, правы нынешние хулители христианства, которые говорят, что это беспомощное учение, слабая религия, которая не хотела сломать рабские оковы, не сумела поднять угнетенных?
Не в первый раз я слышу этот вызов и принимаю его. Сразу оговорюсь: там, где вы видите слабость, я вижу столь необычную энергию, какой человек никогда не получает естественным путем от природы. Вы видите силу только в возмущении и не умеете открыть ее в той изумительной терпеливости, которая в конце концов утомляет самих палачей. Но допустим хотя бы в воображении, что ваше желание сбылось, что война против рабства объявлена, что Евангелие призывает всех угнетенных к восстанию и кровь патрициев льется потоками, что мщение и зависть без устали довершают свое разрушительное дело, и древний мир падает в ужасающей резне. Что же из этого последовало бы? Царство братства? Нет и нет! Ненависть вызывает ненависть, кровь вызывает кровь. Если это и ваш идеал, то это не идеал Евангелия. Христос дал людям другое зрелище: зрелище победы любви над ненавистью, победы духа над грубой силой, зрелище распятого Господа. «И когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе» (Ин. 12:32).
Еще меня поражает деликатность, с которой Павел обращается к Филимону для защиты его неверного раба. Я не знаю, есть ли еще другой пример более утонченной и изобретательной деликатности, тем более замечательной, что здесь все правдиво, и сюда не примешивается никакая лесть.
Поскольку Филимон христианин, Павел напоминает ему о его вере и о милосердии, свойственном всем братьям во Христе. Павел пишет с уверенностью, что Филимон сделает даже больше того, что заключается в его ходатайстве. Смотрите, как осторожно он выражается, чтобы не дать Филимону почувствовать своей апостольской власти. Хотя, - говорит он ему, - я, имея `великое во Христе дерзновение приказывать тебе, что должно, по любви лучше прошу, не иной кто, как я, Павел старец, а теперь и узник Иисуса Христа; прошу тебя о сыне моем Онисиме' (ст. 8-10). Апостол не хочет ничего делать без согласия Филимона, `чтобы доброе дело твое, - продолжает он, - было не вынужденно, а добровольно' (ст. 14). Онисим был виноват в неверности своему господину, в том, что убежал от него. Заметили ли вы, с какой осторожностью Павел упоминает об этом факте, избегая всего, что могло бы ему повредить: «Он был некогда негоден для тебя, а теперь годен тебе и мне». Вникните еще в эти слова: «Если же он чем обидел тебя, или должен, считай это на мне. Я, Павел, написал моею рукою» (ст. 18-19). И все это было написано иудеем, прежним преследователем христиан, написано в пользу одного из тех римских отверженцев, относительно которых римская мудрость утверждала, что «говорить с ними – значит бесчестить себя»!
Христиане! что вы думаете об этой любви? До сих пор вы, может быть, видели в апостоле Павле только сухого учителя, который бичевал человеческую природу своей неумолимой логикой. И вы не замечали доселе во многих отрывках его писем сердца горячего и отзывчивого на все живые привязанности и глубокие чувствования. Одним словом, вы не знали святого Павла. Никогда не подозревали, что его вдохновенное перо сочетается с такой внимательностью, таким удивительным пониманием чужого горя, чужой неволи. Вот что делает кротость, а нам говорят, что христианство унижает человеческую природу, угнетает чувства и расторгает привязанности. Грустное предубеждение, которое, кажется, слишком распространено в настоящее время! Нет! христианство не противоборствует природе; я хочу сказать – нашей первозданной природе; напротив, оно ее стремится возвысить. Христианство противится только той нашей природе, которую образовал грех, или, лучше сказать, которую он переделал по-своему.
Евангелие, эта истина Божия, открытая для человека, столь же человечно, сколь и божественно. Оно идет рука об руку с нормальным человечеством и борется против человечества падшего; соединяется с таким человеком, каким он должен быть, против такого человека, каков он есть. Посмотрите, как под его плодотворным дуновением сердце возрождается для нового существования, посмотрите, как вместо эгоизма, который есть последнее слово низменных страстей, появляется милосердие, посвящающее себя ближнему. Взгляните на сердце святого Павла, и вы увидите, как, несмотря на горькие превратности многотрудной жизни, оно все более расширяется, делается более любящим и милосердным, подобно реке, которая все преграды, встречающиеся на ее пути, употребляет лишь для расширения своих берегов.
Наконец, меня поражает в этом послании еще и то, что оно открывает нам тайну чудесного апостольства и громадных успехов и духовных завоеваний Павла. Посмотрите, как этот неутомимый труженик, обремененный тяжелой заботой о стольких душах, им обращенных, стольких церквях, им основанных, выполняет свое апостольское дело даже в плену – своими письмами и беседами с теми, кто его посещает. Он находит время научить раба; находит возможность полюбить его и обратить ко Христу. Пока вы имели перед собою человека общественного, вы могли думать, что к его усердию примешивается суетное честолюбие основателя церквей, находящего в своем успехе награду. Вы могли подозревать, что земная слава его апостольства могла быть его двигателем. Но какая слава здесь, в темнице? Где награда за эти безвестные труды? Может ли честолюбие удовлетвориться тем, что какой-то презренный раб, покоренный его проповедью, отдастся Христу? Ах! я восхищался Павлом, когда он проходил одну за другой римские провинции, следуя голосу Святого Духа, и основывал церкви в Антиохии, Атталии, Фессалониках, Афинах, Коринфе, Ефесе, Кипре, Тире, Кесарии и других местах. Я удивлялся ему, всегда деятельному, бодрому, пренебрегающему сном, усталостью, опасностью, презрением, голодом и всевозможной нуждой и истязанием. Но если бы мне позволено было что-либо предпочесть в такой жизни, то я нашел бы апостола наиболее великим в римской тюрьме, когда он посвящал душе Онисима все свои заботы и все богатство своей любви.
Но зачем сопоставлять эти две деятельности, когда одна служит лишь объяснением другой? Павел, научающий Онисима, объясняет нам Павла же, завоевывающего мир для Иисуса Христа. Впрочем, церкви – это души, церкви основанные – это обращенные души; а обращать можно только любя…
Апостол Павел открывает нам свою тайну, когда, описывая свою миссию в Ефесе, он выражается таким образом: «Посему бодрствуйте, памятуя, что я три года день и ночь непрестанно со слезами учил каждого из вас» (Деян. 20:31). Каждого из вас! Здесь заключается все. В этом способе исполнять свое дело святой Павел следовал только примеру Господа, Который, пришедши на землю для спасения мира, начал с обращения Петра, Андрея, Филиппа, Нафанаила, Марка, Магдалины, Закхея, людей без имени, несведущих, бедных и униженных. Не заключается ли в этом для нас, братья, предостережение и укор? Так ли мы действуем? Знакомо ли нам это милосердие, эта деятельная заботливость, готовая, если нужно, послужить даже одной душе, пока эта человеческая душа не подчинится правде Божией?
Мы охотно говорим о страданиях, унижениях и нищете нашего века; мы рассуждаем о необходимости всеобщего равенства и, под предлогом спасения всего человечества, часто забываем действительного человека, который страдает рядом с нами. Предположим на минуту, что во времена Августа Бог призвал бы нас спасать мир. Мы основали бы религиозные общины, обнародовали разные известия, набросились с критикой на эпикуреизм и скептицизм того времени, доказали стоикам всю бесплодность их холодной морали.., но нам, я уверен, никогда бы не пришла в голову для достижения нашей цели скромная проповедь в маленьком селении Галилеи, вразумление каких-то рыбаков и мытарей; беседа с самарянкой о вечной жизни, духовное просвещение беглого раба в тюрьме и т.п.. Скорее всего, подобная верность в малых вещах показалась бы нам потерянным временем; мы искали бы для нашей деятельности более обширного поприща, а для нашей любви – предмет более достойный нашего внимания и заботливости. Не правда ли? Так позвольте же мне показать вам, что такое стремление есть, прежде всего, западня для нас самих, обличающая суету наших мыслей и стремлений.
Западня для нас самих, и вот каким образом. Нет ничего легче, чем довольствоваться рассуждениями на общие темы; для этого достаточно одного воображения, совесть молчит перед отвлеченностями. Горюют, например, о развращенности века, но после этих порывов благородного негодования никто не постарается ограничить ни одной своей дурной привычки. Говорят о спасении мира, а между тем никто не сделает ни одного шага, ни одного усилия для вразумления темных личностей, живущих рядом, для смягчения их грубых, животных инстинктов. Говорят о народном образовании, аплодируют усилиям великодушных людей, посвящающих себя этой цели, буквально раздирают свое сердце разговорами о бедности рабочего класса, но от доходов, извлекаемых из фабрик и других коммерческих предприятий, ничего не прибавляется к недостаточному заработку бедного труженика, а еще из него же вычитают что-либо в свою пользу в виде штрафа или повышения цен. Говорят об укреплении веры, а сами тщательно избегают всякого слишком откровенного исповедания своей веры, чтобы оно не вызвало насмешки или не послужило поводом для теологической дискуссии. Говорят о возвышении церкви, но в глубине души желают, чтобы проповедь, которую собрались слушать, была не очень строга.
Знаете ли вы, что из этого следует? То, что мы так мало побеждаем. А почему? Потому что не рассуждения спасают мир, потому что отвлеченности и теории никогда не побеждают зла и греха; потому что здесь нужно другое: нужно пламя любящего сердца, ведь идеи без оплодотворяющей их любви подобны зимнему солнцу, которое светит, но не греет, и под лучами коего можно замерзнуть.
Взгляните же еще раз на святого Павла, поучающего Онисима, раскрывающего своею приветливостью замкнутое сердца раба и просвещающего его вдали от людских глаз, единственно в незримом присутствии Бога! Почему же тайна успехов апостола не может быть нашей? Любить никогда не поздно, а любовь Божия, дарованная нашим сердцам Святым Духом, может и теперь производить чудеса.
Встань, мужественный христианин, и брось свою траурную одежду; осветись сиянием Божьей славы, чтобы шествовать среди великого народа, который тебя окружает, неся на себе тяжесть его бед и болезней! Нагнись к падшим душам! Отыскивай и пытайся спасти какую-либо Магдалину, Закхея, Онисима и им подобных! В ожидании же славных побед, которые промысел Божий сберегает для тебя в будущем, радуйся вместе с ангелами небесными и одному кающемуся грешнику! Аминь.
(Раб Онисим впоследствии был поставлен епископом в Ефесе и присоединен вместе с господином своим Филимоном к числу семидесяти апостолов. Вызванный в царствование Траяна в Рим на суд, Онисим пострадал за Христа.)