Э. У. Тозер
Сегодня наши сердца с радостью признают то, что наш разум никогда не сможет полностью понять Твою вечность, о Тот, Кто древнее всех дней! Разве Ты не из вечности, о Господь и Бог наш?! Мы поклоняемся Тебе, Отец вечный, Чьи годы не имеют конца; и Тебе, рождённому от Бога возлюбленному Сыну, существующему с тех пор, как существует вечность; мы также признаём Тебя, и поклоняемся Тебе, вечный Дух, Который ещё до сотворения мира жил и любил в равной славе с Отцом и Сыном. Боже вечный! Расширь и очисти чертоги наших душ, чтобы они были достойным жилищем для Твоего Духа, Который всем храмам предпочитает праведное и чистое сердце. Аминь.
Концепция вечности возвышается над Библией подобно горной вершине, и занимает очень важное место в ортодоксальном иудейском и христианском мышлении. Если бы мы отвергли эту концепцию, для нас стало бы совершенно невозможно снова думать так, как думали пророки и апостолы, потому что их мысли были наполнены долгими грёзами о вечности.
Поскольку авторы Священного Писания иногда употребляли слово «вечный» всего лишь для обозначения чего-то древнего (как, например, в выражении «холмы вечные» из Быт. 49:26), некоторые утверждают, что эти авторы вовсе не имели в виду концепцию бесконечного существования, когда употребляли это слово, и что эта концепция была лишь впоследствии придумана богословами. Это, конечно, серьёзная ошибка. Насколько я понимаю, такое утверждение не имеет под собой научного обоснования. Некоторые учителя использовали это утверждение для того, чтобы уйти от доктрины вечного наказания. Они отвергали вечность морального воздаяния и, чтобы быть последовательными, вынуждены были ослаблять идею бесконечности. Это не единственный пример, когда люди пытаются погубить истину, чтобы заставить её замолчать и чтобы она не стала реальным опровержением ошибки.
Если бы Библия не учила, что Богу свойственно бесконечное существование, мы вынуждены были бы сделать об этом вывод исходя из нашего знания о других Его свойствах; и, если бы в Священном Писании не было слова, обозначающего абсолютную бесконечность, нам нужно было бы придумать новое слово для выражения этого понятия, потому что это понятие предполагается, подразумевается и воспринимается как нечто само собой разумеющееся во всём тексте Священного Писания, написанного по Божьему вдохновению. Для Царства Божьего мысль о бесконечности — это то же самое, что и углерод для царства природы. Подобно тому, как углерод присутствует повсюду, входит в состав всей живой материи и снабжает всё живое энергией, понятие бесконечности необходимо для придания смысла христианскому учению. Поистине, я не знаю ни одного догмата христианской веры, который сохранил бы своё значение, если бы из него была удалена идея вечности.
«...От века и до века Ты — Бог» (Пс. 89:3), — сказал Моисей под водительством Духа. «От исчезающей вдали точки до исчезающей вдали точки» — так можно было бы выразить ту же мысль другими словами. Наш ум смотрит назад во времени до тех пор, пока едва различимое прошлое не исчезнет вдали, а затем поворачивается и смотрит в будущее до тех пор, пока не будут исчерпаны мысль и воображение; а Бог находится и в той, и в другой точке и не зависит ни от той, ни от другой. Время отмечает начало существования того, что было сотворено; а поскольку Бог никогда не начинал Своего существования, время не может быть применено по отношению к Нему. Слово «начал» относится к времени, и потому оно не может характеризовать личность возвышенного Бога, Который обитает в вечности.
От века существует лишь Святой –
Не властны вовсе годы над Тобой,
Ведь Сам Ты – вечность, Боже дорогой...
(Фредерик У. Фэйбер)
Поскольку Бог живёт в вечном настоящем, у Него нет ни прошлого, ни будущего. Когда в Священном Писании упоминаются слова, обозначающие время, они относятся только к нашему времени. Четыре существа, днём и ночью взывающие перед престолом: «Свят, свят, свят Господь Бог Вседержитель, Который был, есть и грядёт» (Откр. 4:8), соотносят Бога с течением жизни сотворенных Им существ, для которой характерны прошлое, настоящее и будущее — знакомые нам категории времени. Слова четырёх живых существ верны, потому что Бог по Своей царственной воле захотел, чтобы Его соотносили со временем. Но, поскольку Бог не был сотворен, Его Самого не касаются следующие друг за другом изменения, которые мы называем временем.
Бог обитает в вечности, но время обитает в Боге. Он уже прожил все наши завтрашние дни, как прожил и все наши вчерашние дни. Здесь нам поможет следующая иллюстрация. Представьте себе бесконечно протяжённый в пространстве лист бумаги. Это вечность. На этой бумаге проведите короткую линию, которая будет обозначать время. Подобно тому, как линия начинается и заканчивается на бесконечно протяжённой поверхности, время началось в Боге и закончится в Нём.
Не так уж трудно представить себе, что Бог появляется в начале времени, но не так уж легко понять, как Он может появляться и в начале, и в конце времени; и всё же это именно так. Время знакомо нам по последовательности событий, которой мы описываем изменения, происходящие друг за другом во Вселенной. Изменения происходят не одновременно, а в какой-то последовательности, одно после другого, и наше представление о времени складывается на основе связи между событиями по принципу «до и после». Мы ждём, что солнце будет двигаться с востока на запад или, что стрелка часов будет двигаться по циферблату, но Богу вовсе не нужно этого ожидать. Для Него всё, что случится, уже случилось.
Именно поэтому Бог может сказать: «...Я Бог, и нет иного Бога, и нет подобного Мне. Я возвещаю от начала, что будет в конце...» (Ис. 46:9-10). Он видит конец и начало одним взглядом. «Ибо вечная продолжительность, которая является самой вечностью, включает в себя всю последовательность,— говорит Николай Кузанский,— и всё, что кажется нам последовательностью, существует не после Твоего замысла, который есть вечность... Более позднее соединяется в одно целое с более ранним, конец — с началом, здесь альфа и омега — одно и то же... ибо СЕЙЧАС и ТОГДА соединяются... Боже мой, абсолютный и вечный, Ты существуешь и произносишь Свои слова за пределами настоящего и прошлого».
Будучи уже старым человеком, Моисей написал псалом, который я уже цитировал. В нём прославляется вечность Бога. Для Моисея эта истина — богословский факт, столь же твёрдый и несокрушимый, как и гора Синай, которая была ему хорошо знакома. И для него из этой истины вытекало два практических вывода. Первый вывод таков: поскольку Бог вечен, Он может быть и всегда будет единственным надёжным пристанищем для Своих гонимых временем детей: «Господи! Ты нам прибежище в род и род» (Пс. 89:2).
Второй вывод менее утешителен. Если вечность Бога столь продолжительна, а наши годы на земле столь коротки, то как же нам тогда утвердить то, что сделано нашими руками? Как нам избежать разрушительного действия событий, которые изнуряют нас и уничтожают? Бог наполняет Собой этот псалом и доминирует в нём, поэтому именно к Нему Моисей обращается со своим прошением: «Научи нас так счислять дни наши, чтобы нам приобресть сердце мудрое» (Пс. 89:12). Другими словами, великий вождь Израиля просит: «Пусть не напрасно будет мне дано знание Твоей вечности!»
Перед лицом Бога и на краю вечности нам, живущим в этот нервный век, было бы разумно часто и подолгу думать о жизни. Ибо мы созданы для вечности точно так же, как созданы для времени, и, будучи ответственными моральными существами, должны иметь дело и с тем, и с другим.
«...Вложил мир в сердце их...» — сказал Екклесиаст (3:11; в других переводах: «вложил вечность». - Прим. ред.), и я думаю, что здесь говорится и о славе людей, и об их несчастьях. Быть созданным для вечности и быть вынужденным обитать во времени — это великая трагедия человечества. Всё внутри нас требует жизни и постоянства, а всё вокруг нас напоминает нам о том, что мы смертны и изменчивы. Но то, что Бог сделал нас из вечного материала, — это и слава, и пророчество: слава, которая будет ещё реализована, и пророчество, которое ещё сбудется.
Надеюсь, что меня не обвинят в напрасном повторении, если я снова вернусь к одной из важнейших основ христианского богословия — к образу и подобию Бога в человеке. Знаки образа и подобия Бога настолько затемнены грехом, что их нелегко обнаружить, но не будет ли вполне разумно предположить, что одним из этих знаков является неутолимое стремление человека к бессмертию?
Ты не оставишь нас во прахе тлеть.
Смысл бытия сокрыт — постигнем ли?
Но верится, что наш удел — не смерть.
Ты снова нас творишь: Ты справедлив...
(Альфред Теннисон)
Инстинкты, скрытые в самой глубине нормального человеческого сердца, вынуждают нас согласиться с вышеприведёнными строками. Образ и подобие Бога шёпотом говорят внутри каждого человека о бесконечной надежде: человек будет где-то продолжать своё существование. И всё-таки он не может радоваться, ибо свет, который освещает каждого человека, приходящего в этот мир, тревожит его совесть, пугает доказательствами вины и подтверждением приближающейся смерти. Так что человек оказывается между двумя жерновами: верхним жёрновом надежды и нижним жёрновом страха.
И тут, как раз кстати, появляется благая весть: Иисус Христос разрушил смерть и явил жизнь и нетление через благовестие (см. 2 Тим. 1:10). Об этом писал величайший из христиан как раз перед тем, как выйти навстречу палачу, который должен был казнить его.
Бог вечен, а человек смертен. Это убеждает нас в том, что вера в Иисуса Христа вовсе не является чем-то необязательным. Перед каждым человеком стоит выбор: или Христос, или вечная трагедия. Из вечности наш Господь пришёл во время, чтобы спасти Своих братьев-людей, чьё моральное безумие сделало их не только глупцами в этом преходящем мире, но также рабами греха и смерти.
Здесь, на земле, жизнь коротка;
Печаль, заботы — всё пройдёт.
Жизнь вечная, жизнь без конца,
Без горя жизнь нас в небе ждёт.
Там Бога — нашего Царя —
Мы будем вечно созерцать.
Лицом к лицу, во свете дня
Его мы будем восхвалять...
(Бернард Клюнийский)